" Cовсем озверел Чёрный Абдулла... "
       к/ф Белое солнце пустыни

Враги сожгли его сонеты,
В стихах охаяли роман.
Обрыдли критики поэту!
А из друзей – один диван…
Свидетель горестных мучений,
Прилежно он тому внимал,
Кто не для будних развлечений
Сменял зарплату на кимвал.
О том, что призваны иные
Ваять в душе добра уют!
Но даже бабы надувные
Поэту часто не дают.
Что подло критик злописучий,
Ночною творческой порой
Пытал его, терзал и мучил!
(Сильнее только геморрой.)
Что на костях сонетов танцы
Открыли в нём мятежный дух.
И он решил уйти в повстанцы
Ни раньше трёх, ни позже двух.

Одобрив планы страшной мести,
Благословил его диван.
И тот ушёл на этом месте,
Как в ночь уходит караван,
Туда, где тучей ходят хмурой
Злодеи-критики гурьбой,
Наперевес с клавиатурой,
Творя убивства и разбой.
И стал чесать их в ямб и в гриву
На всех колчаковских фронтах,
Душил легко, мочил красиво,
Как ум, как совесть, честь и страх.
Итог - три раны метр на метр,
Четыре раза был убит.
К утёсам жмётся глупый мэтр…
Но всем ужо стоит на вид!

Где саксаул вечно-зелёный
Скрывал наличие засад,
В мобильном кончились патроны,
А у рогатки сел заряд.
Там (по свидетельству прохожих)
Воздвигся Чёрный Абдулла -
Зоил и критик краснорожий.
Ползя тайком из-за угла,
Накрывшись буркою пастушьей,
К поэту крался со всех ног,
Тряся удавкой равнодушья,
Воняя дёгтем от сапог.
И вот он, крадучись с опаской,
Догнал его, что было сил.
И ватно-марлевою маской
Насквозь поэта задушил.

Не излечивши геморроя,
Погиб поэт и караван.
И даже звание Героя
Зажал посмертно царь Салтан.