Как поэт нормальный, а не крейзи, я
Занимался тихо, как всегда,
В творческой песочнице поэзией,
Водочкой расслабленный, когда
Мне, не ночью, но уже по темени,
Кто-то от души, от всей причём,
Чем-то веским саданул по темени,
Судя по приходу – кирпичом.
И венчало мозг бы сотрясение,
И венчала шишка бы пробор,
Если бы в распутицу осеннюю
Не носил я головной убор.
Я не помню радостно ли, грустно ли
Стало мне под этот мозготряс,
Помню, позвонки на шее хрустнули
И пустились ноги сами в пляс.
Помню, что услышал, вдвое сложенный,
Сквозь, в ушах царящий, шум и гам,
Как предмет, на голову возложенный,
Рухнул к подкосившимся ногам.
Помню, что не верил до последнего
Я глазам своим, ведь шуток без,
Предо мной лежал, размера среднего,
Падший ангел, рухнувший с небес.
По приметам судя, чина младшего,
Милый, пола женского, не мой.
Я с земли, шатаясь, поднял падшего
И отнёс красавицу домой.
На жены душевные метания
Фигу Вето наложил с порога: – Вот!
Свыше послан мне, как испытание
И покуда с нами поживёт.
Обещал ветврач с подъезда нашего,
Ипполит Михайлович Рылов,
На ноги поднять с небес упавшего
И поставить быстро на крыло.
Выполнил в три счёта обещание,
Ибо доктор в деле том мастак.
Правда (небольшое примечание)
Каждый счёт на рубль – не на пятак.
В кабинете нас встречая с птицею,
Говорил с улыбочкой о том,
Что вложенья в ангела, сторицею
Мне вернутся стопудов потом.
И не врал ведь, Бог храни целителя,
Не лукавил
старый хрен член-корреспондент:
Нынче с моего телохранителя
Каждый день стригу я дивиденд.
Крошек поклевав с крупою рисовой,
Ангел ноет в ухо мне: – Не пей!
А ещё хранит от чёрта лысого
И от
везде срущих везде ссущих вездесущих голубей.